Проект «Помогаем уехать» (https://t.me/huiiivoiiine, https://www.instagram.com/helping.to.leave/), созданный русскоязычной командой из России, Беларуси, Украины и Грузии, помогает людям в Украине выбираться из зоны боевых действий в безопасные локации. Проект существует с первого дня войны, - с 24 февраля. Сегодня в него, помимо 11 членов совета учредителей, вовлечены более 400 волонтеров, живущих по всему миру. Я несказанно благодарна участникам проекта, согласившимся поговорить со мной.

Линор Горалик: Давайте расскажем о ваших ролях в проекте. Какими словами вы говорите о себе?

Алина Музыченко: Я Алина Музыченко, в мирное время кофаундер и креативный продюсер бренда одежды и сообщества Kultrab, а на сегодняшний момент, с 25-го февраля, руководитель отдела эвакуации проекта «Помогаем уехать».

Макар Дьяконов: Меня зовут Макар, в мирное время я программист. Это ужасная фраза – «в мирное время». Я живу, учусь и работаю в Праге, а сейчас нахожусь в Грузии, - занимаюсь технологиями и операциями в проекте «Помогаем уехать».

Натурико Миминошвили: Меня зовут Натурико, я координатор и сооснователь проекта, я работаю в нем с 24-го февраля. В обычное время (не могу сказать, что оно было мирным) я просто жила. Я московская грузинка, пять лет назад я переехала из Москвы на историческую родину и пытаюсь здесь обжиться и найти себе место.

АМ: У проекта одиннадцать сооснователей-учредителей, готовых нести ответственность за то, что мы делаем.

ЛГ: Что делает проект «Помогаем уехать»?

МД: Мы помогаем людям эвакуироваться из Украины, причем не только из зоны боевых действий: мы помогаем всем, кто затронут войной.

НМ: Важно сказать, что мы занимаемся не только логистикой. Мы поддерживаем людей четырьмя способами: информационно, психологически, материально и логистически. И иногда психологическая составляющая здесь самая важная. Людям в критическом состоянии нужно знать, что они не одни. Представьте себе, что вы находитесь в зоне боевых действий или в городе, который вот-вот будет оккупирован; у вас нет возможности увидеть, что весь внешний мир поддерживает вас и постит флаги Украины в инстаграмме. Ваша единственная и главная задача – выехать в более или менее безопасное место. Мы становимся связующим звеном между такими людьми и внешним миром: мы помогаем с деньгами, с транспортом, с информацией и с психологической поддержкой; многие наши операторы-волонтеры уже стали своего рода психологами.

АМ: Я соглашусь: иногда поддержка – это главное, что человеку нужно.. Конечно, очень многим мы находим транспорт и деньги для того, чтобы выехать из опасной зоны, но первое, о чем говорят люди уже после того, как им удалось выехать, - это поддержка: наша и наших волонтеров.

ЛГ: Если я правильно понимаю, все и началось не с логистической и финансовой работы, а с поддержки и информации; расскажите про это, пожалуйста.

АМ: 24-го числа февраля у нас у всех была единая реакция на происходящее – ужас и скорбь. И у каждого, кто сейчас присутствует в этой комнате, был один вопрос: «Как я могу помочь?» 24-го вечером мы все стояли у посольства Украины.

ЛГ: Вы уже были знакомы друг с другом?

АМ: Кто-то с кем-то да. Мы с Макаром нет, а мы с Натурико давно подруги. Когда мы разъезжались по домам, мы договорились на следующий день встретиться и решить, чем мы можем помочь. Следующий день наступил быстро и долго думать не пришлось, потому что, как мне кажется сейчас, я проснулась, взяла телефон и обнаружила, что мне написала журналистка Настя Завьялова.

НМ: С Настей я дружу давно. 24-го числа, когда все началось, мы с Настей Завьяловой и Люлей Лютиковой создали Телеграм-канал (сейчас Люля Лютикова - главный редактор этого канала, в нем почти сто тысяч человек). Сначала там было три человека, потом десять, потом пятнадцать, потом двадцать, потом сорок. Все это были наши друзья, мы писали там просто о том, что происходит, кидали новости, и в течение пары часов канал структурировался: мы назначили админов, начали системно собирать информацию – и машина поехала. Люди стали подписываться на нас, воспринимать нас как источник информации.

ЛГ: Когда вы создавали канал, вы уже понимали, к чему это приведет?

НМ: Я - нет. Создателем канала была Настя Завьялова, я была всего лишь одним из первых админов и не представляла себе, во что это выльется.

АМ: Настя все-таки журналистка. Я думаю, что она как минимум четко понимала, что создает канал, который будет маленьким медиа для людей.

ЛГ: Но тогда речь не шла о том, чтобы создать канал, который будет помогать людям эвакуироваться, - он существовал для того, чтобы давать людям информацию?

НМ: Думаю, что да.

МД: Вообще важно помнить, что изначально канал был чатом. У нас была очень странная структура: чат был открытым, и никто не думал, что там будет под сто тысяч человек.

НМ: Буквально за несколько часов там стало пятьсот человек и мы сделали из флудилки новости, новости, новости. А еще через несколько часов нас стали спрашивать люди из Украины: «Как нам уехать? Что делать? Как оформить документы?...»

АМ: Интересно, что с самого начала канал назывался «Помогаем уехать», и мне кажется, что у Насти как у журналистки, видимо, была задача в первую очередь делиться информацией, полезной для тех, кто захочет уехать и эвакуироваться из зоны военных действий. Что касается меня, то 25-го числа утром, когда Настя мне написала, она сказала: «Алина, у тебя 22 тысячи подписчиков в Kultrab, расскажи о нашем канале». Я скажу, что не только расскажу, но и подключу все дружественные мне медиа, российские или зарубежные, всех своих инфлюэнсеров, блогеров и друзей. Позже «Помогаем уехать» сделали анкету о финпомощи, о сборе денег на нужды эвакуирующихся, и заявку на релокацию для тех, кто хочет уехать. Нам писали не только люди из Украины в эту заявку: нам писали люди из России, которые говорили: «Я больше не русский, я не могу жить в России после того, как началась война». Шел поток людей, которые знали, что я в Грузии и что я жила в Стамбуле, с просьбой: «Просто расскажите, куда уехать, куда деваться».

МД: Для меня все началось вообще по-особенному. На второй день войны я написал твит, который очень сильно разошелся: там говорилось, что мне очень больно и что если есть какие-то четыре человека из Украины, которым нужно жилье, то у меня дома в Праге четыре спальных места и я могу этих людей заселить. Я закрыл твитер, у меня выключены уведомления. И вдруг друзья сообщили мне, что там несколько тысяч перепостов. Внезапно я понял, сколько людей ищет подобную помощь. Мне написал какой-то мужчина из Киева, который сказал, что он сам не поедет, но у него жена и двое дочек, помогите, пожалуйста, они должны уехать. Я начал в ручном режиме их координировать, а потом мне стали писать еще люди, по самым разным вопросам, - мол, мне сейчас не надо уезжать, но я оставлю ваш контакт тем, кому надо… Я понял, что такую информацию надо как-то систематизировать, и начал заниматься этим совершенно самостоятельно, - я тогда ничего не знал о проекте «Помогаем уехать».

АМ: Мы же в свою очередь систематизировали такие запросы здесь. У Люли открытый аккаунт и люди писали ей напрямую. На нас на всех обрушился поток запросов.

МД: Я начал понимать масштабы проблемы, и мы с ближайшими друзьями стали делать табличку, куда бы можно было бы записаться, если вам нужно эвакуироваться из Украины. А потом мне рассказали, что вот, - есть такие ребята, - «Помогаем уехать», у них есть Егор, который делает то же самое. Нас связали с Егором, мы начали разрабатывать систему вместе и дальше занимались и продолжаем заниматься технической частью и логической частью проекта. Все это произошло на второй день войны. А потом был общий созвон проекта, на котором было принято решение, что мы запускаем эту штуку и систематизировано принимаем заявки от людей на эвакуацию, чтобы оказывать им помощь: ищем водителей, ищем способы уехать, даем информацию о том, что происходит. В выходные мы открыли прием заявок и понеслось… За первые полчаса после открытия формы к нам набежало сто заявок. И тут мы поняли, что у нас просто нет людей, чтобы обрабатывать такое количество запросов.

АМ: А дальше включаемся мы. Дальше кухня у нас дома в Грузии: я, Натурико, Макар по зуму и Люля. Весь наш отдел эвакуации сейчас – это три человека. Один человек обладает информацией, другой общается с тем, кто хочет выехать, третий человек координирует. На этом же созвоне было решено, что мы открываем бот под эвакуацию, чат-бот, через который мы обрабатываем уже не пять заявок, не пятьдесят, не сто, а… Сколько мы обрабатываем сейчас за сутки?

МД: У нас всего заявок в бот на данный момент 21,000, и еще 1200 человек из таблички, которую мы закрыли, и еще очень много в личных сообщениях. За последние пять дней мы обработали пять тысяч заявок, то есть примерно тысячу в день.

АМ: У нас 10-12 человек в смене, пять смен по четыре часа, люди обрабатывают 1000 заявок в день. Дают консультации и многих ведут через эвакуацию за руку. Такой прототип мы создали тогда на кухне. Мы не спали совершенно. Я изначально понимала, что две недели – это то, сколько человек может вынести в подобном режиме, поэтому я две недели мучила Макара, чтобы он ночью нам помогал. Как мы собрали ночную смену – это вообще отдельная история. Мы не понимали, как работает бот, мы тыкали на все кнопки в этом боте, но первая ночная смена состоялась. И еще мы наладили обучение наших волонтеров. Мы постоянно нарабатывали опыт, я записывала вопросы, постоянно переформулировала их, постоянно переделывала алгоритм работы. Вживую мы строили эту систему.

ЛГ: У вас был предыдущий опыт чего-то подобного?

МД: У меня нет.

АМ: Я продюсер, я ивентщик. У меня были ивенты на 20 тысяч человек, у меня очень большой опыт продюсерской работы, 120 человек в подчинении, я строила парки развлечений и выстраивала все связанные с ними процессы. У меня опыт был очень большой.

МД: У меня был опыт работы с волонтерами, потому что я сам помогал с координацией наблюдения от штаба Навального в Питере. Я очень много работал с волонтерами и по уличной агитации в 17-18 году. Я тогда был еще подростком. Сейчас мне 18, а я пришел в штаб Навального в 13. У меня были волонтеры, которых надо было обучать, водить, поддерживать, искать контакт. Сейчас это, наверное, помогло. И в плане стрессоустойчивости тоже. Потому что штаб Навального в России – это стрессовое место, постоянно полиция, постоянно опасность. Кроме того у меня был навык поведения соответствующего и поиска актуальной информации. Когда я выхожу на митинг, у меня есть бот с картами, где стоят полицейские. А здесь я захожу на карту боевых действий и смотрю, где военные стоят.

НМ: Про меня еще до всей этой ситуации говорили, что я фиксер-флексер. Я могу и потусоваться, и решить все вопросы в городе. И очень важно, что я грузинка, но при этом родилась и выросла в Москве, росла на стыке двух культур, у меня есть понимание, как работать в Грузии и как общаться с самыми разными людьми.

ЛГ: Можно рассказать про самый яркий случай в практике проекта? Случай, когда понадобились все силы, все умения?

АМ: Алена.

МД: Аленой занимались все.

АМ: Не только трое нас, а еще несколько человек. Это был первый и единственный пока опыт, когда мы все состояли в чате поддержки и ее буквально вытаскивали из войны за руки. Шел второй или третий день войны, я только выпустила пост в инстаграме Kultrab о том, что есть проект «Помогаем уехать» и мы работаем сейчас с ними. И девочка пишет прямо в комментарии несколько сообщений сразу: «Я не могу уехать, помогите, может быть кто-то едет, - или я, наверное, останусь здесь навсегда». Это было уже ближе к ночи. И мы такие: «Ребята, посмотрите на карту». Натурико мне говорит: «Боже мой, это прямо между Харьковом и Днепром, там же бомбят». Мы все искали это место, - село Перещепино. Где это? Как это? И мы понимаем, что это очень далеко. В общем, мы нашли ей водителя через два дня. Причем, это была какая-то ужасная история, потому что мы начали с ней общаться в личке и я ее бодро спрашиваю «Алена, как дела, тра-та-та». А она мне говорит: «У меня сегодня брата убили в Харькове». И я такая... А я искала водителя перед этим для кого-то другого, кто-то другой не смог поехать, и я понимаю, что водитель едет завтра в час, значит я могу попросить его заехать за Аленой, потому что она в двух часах от Харькова. И я звоню ему и спрашиваю: «Поедете?» Он говорит: «700 гривен». Я тут же перечисляю Алене деньги, Алена перечисляет ему. Я думаю: «Ну, все, слава Богу», и говорю Алене: «Дорогая моя, я тебе очень соболезную, я не представляю себе, что ты чувствуешь, но завтра приедет водитель». Она согласна, водитель должен приехать, в 10 утра мы на связи, она мне звонит и говорит: «Я не поеду, у меня в соседнем селе сейчас выехал автобус и взорвался, двое выживших, я не еду никуда». Я говорю: «Конечно, понятно, ты никуда не едешь, будь дома, интернет есть, еда есть – вот и все». Мы остались с ней в контакте. Через какое-то время я говорю, что надо делать вторую попытку, и говорю «Натурико, подключайся». Наутурико становится уже крепким координатором к этому моменту. Решаем мы, что везем Алену на поезд, она соглашается. Я говорю: «Аленушка, выезжаем». Она такая: «Да, выезжаем». Ната мне: «Все, мы выехали из Перещепино, мы уже в Днепре». И я делаю чатик и говорю: «Алена, ничего не бойся, по картам Макар будет тебя вести, Ната найдет водителей, Люля найдет информацию». Нас четыре человека или пять в чате, я говорю: «Аленушка, давай». Она говорит: «Хорошо». Доезжает до Днепра, до вокзала, мы с ней на связи, она нам все фотографирует, снимает «кружочки» в телеграме, я ее еще связываю с польскими журналистами, она снимает «кружочки» журналистам, показывает, что здесь очень много людей, дети теряются, все кричат, пишет: «Я не могу сесть в третий поезд» - и тут мы резко теряем Алену с радаров. И она нам пишет уже из автобуса, что возвращается.

НМ: А в тот момент, когда Алена пишет, что она на вокзале, я тоже мониторю информацию по всем чатам и вижу, что на вокзале катастрофическая ситуация, больше трех тысяч человек просто на перронах, все пытаются куда-то пролезть. Алена пишет, что она была с подругой и подругу, которая едет с ребенком, забрали на поезд, а ее не забрали. И все, она пропадает. Я понимаю, что Алена сейчас либо села в поезд и пропала связь в пути, либо она поехала обратно. И начинаю звонить ей на украинский номер в Телеграмм, и пишу всем своим украинским друзьям: «Пожалуйста, звоните Алене». Не надо обратно в село, не надо, не надо, не надо, оттуда выехать очень сложно. Если ты уже в Днепре, мы тебе найдем ночлег, мы можем найти отель – все, что угодно, только чтобы ты оставалась в безопасности, только не в Харьковскую область. Я когда узнавала точно адрес, я просила точно улицу и дом, чтобы за ней заехали прямо туда, а она говорила: «Тут нет улиц, тут есть дом номер один». Такое село, что нет улиц. И в итоге мой киевский друг, который нам очень сейчас помогает, до нее дозвонился и сказал: «Она в автобусе едет обратно в свое село Перещепино». Я ей звоню и говорю: «Слушай, насколько далеко ты отъехала? А автобус, который вот сейчас доедет, он обратно в Днепр будет выезжать?» Она такая: «Нет, не будет».

АМ: А еще она договорилась с водителем, чтобы он довез ее до самого села. И мы такие: ну всё. И потом я ей перезваниваю и спрашиваю: «Алена, что случилось?» Она мне говорит: «У меня началась паническая атака». Я говорю: «Понятно». И она пишет письмо в чат о том, как сильно она боится смерти, о том, что она восемь лет назад уже бежала из Донецка и что тогда ей не было так страшно, как сейчас. Через три секунды мы находим ей психотерапевта. Она занимается с терапевтом, звонит мне через час и говорит, что ей стало гораздо легче. Я выхожу из офиса полумертвая и по дороге, в такси, записываю ей «кружочек» и говорю: «Мне хочется, чтобы ты узнала, , что я живой человек, вот я так выгляжу, давай кружочками общаться».

НМ: Ты видишь в этих «кружочках» совсем молодую девчонку с цветными волосами, которая не должна произносить все эти страшные серьезные вещи. Это просто не должно происходить.

АМ: В следующие дни она продолжает работать с терапевтом, мы спрашиваем у нее, как дела, желаем ей спокойной ночи, она рассказывает, как она себя чувствует. И начинается третья попытка.

НМ: Мы нашли проверенного человека, который вывозит людей из Харькова в Днепр. Мы несколько раз с ним договаривались, что он заберет одну женщину с двумя маленькими детьми из Харькова и специально заедет за нашей Аленой. В итоге так вышло, что женщина из Харькова не почему-то не смогла ехать. И мы с этим Антоном (он прекрасный, у него связи с разными органами и он знает про безопасные маршруты) договорились, он сказал: «Все, мы специально выезжаем». Но выехать не смог.

АМ: За ней собирались ехать даже польские журналисты, но у них сломалась машина. И мы были страшно на нервах, почему в третий раз мы не можем вывезти Алену. Три машины, которые ехали за ней, не могут до нее доехать.

НМ: В итоге в день, когда опять машина сломалась и ничего не случилось, я стала искать другие варианты, и тут мне звонит сама Алена и говорит: «Я нашла какого-то человека в Bla Bla Car, вроде он хороший». Я такая: «Стоп!»

АМ: А сейчас участились мошенничества, похищения девушек и так далее, Натурико, конечно, перенервничала.

НМ: Да, я сразу у нее попросила номер телефон, Телеграмма и все его данные. Я созвонилась с ним, увидела его фотографии, сделала скриншот, поискала по гугл-картинкам, убедилась, что совпадает имя, нашла его фэйсбук. И все это время параллельно разговаривала с ним. Мы проговорили минут сорок, я расспрашивала, где он живет в Днепре, почему он был в Полтаве? Он говорит: «Вы тоже поймите, я не всех беру, очень много сейчас разводят людей». В общем, в какой-то момент я поняла, что ему можно доверять. Потом он сам заинтересовался: «А почему вы звоните из Грузии? У вас еще такое имя, а как вы из Грузии помогаете? Это ваша подруга?» Я говорю: «Абсолютно точно, это теперь наша подруга». Мне кажется, когда она расспросил про наш проект, он чуть не заплакал, узнав, сколько есть неравнодушных людей. Я рассказала, что я грузинка, что я знаю, каково это, когда на твою страну нападают. Он говорит: «Вы все в Грузии?» Я говорю: «Мы с волонтерами изо всех точек мира вообще, просто отовсюду: Лондон, Лос-Анжелес, Дублин, Россия, Казахстан – отовсюду, мы помогаем отовсюду». И он тогда начал говорить: «Если я как-то могу быть вам полезен, я вот в Днепре». А я ему говорю, что если мы можем быть вам полезны, если вам надо вывезти семью из Днепра… И у нас с ним сложился контакт, он забрал Алену, довез до вокзала. И дальше она сама, как белка – прыг в поезд.

АМ: Она работала с психологом почти две недели и я это контролировала. Ей было стыдно обращаться к терапевту и стыдно даже до сих пор. Но сейчас она отчитывается мне и Натурико, как она с терапевтом работает. Она сама заскочила в поезд и водителю перед этим сказала: «Вези меня не в жилье, а прямо на вокзал». Он позвонил Натурико и говорит: «что, действительно везти?» Я такая: «Натурико, разрешаем?» Натурико говорит: «Разрешаем!» И дальше она сама запрыгнула в поезд, потому что во Львове ее должны были встретить какие-то друзья родственников. Но вместо этого она села на автобус до Варшавы совершенно сама, очень спокойно перешла границу и везде записала нам «кружочки». Из поезда она написала нам: «Все едут с семьями, а я еду с вами». Сейчас она живет в доме у Элеоноры, польской журналистки, она будет там десять дней. Регулярно занимается с терапевтом, рассказывает нам, как она себя чувствует. У нее уже совсем другие глаза.

МД: Мне кажется, мы до сих пор не верим, что она выехала.

ЛГ: Я понимаю, что все это стоит денег: водители, билеты, жилье – как устроена финансовая сторона проекта?

Ира Фатьянова: В какой-то момент мы поняли, что к нам начали обращаться люди, которым нужны деньги либо для того, чтобы выехать, либо просто потому, что они совсем лишились работы и им нужно на что-то жить. Мы сделали форму заявки, в которой человек обозначает, что ему нужны деньги, рассказывает, кто он и откуда. И параллельно начали делать сбор финансов. В итоге сейчас у нас почти 2000 заявок и за эти дни мы собрали более 120 000 евро. Нам переводят на PayPal – это один путь поддержать проект. Другой путь – это криптовалюта: биткоин кошельки, эфирные кошельки (для нас самый удобный и надежный способ, потому что эти деньги мы можем использовать сразу). Третий путь - российская, украинская и грузинская карты. Чем больше людей про нас узнавало, тем больше становилось и заявок на финансовую помощь и тем болше мы собирали. Последние дни нам удается собирать от 20 до 40 тысяч евро благодаря тому, что про нас говорят и люди из Украины, и известные люди из России, например, Филипп Дзядко, Илья Красильщик и Ирина Горбачева, которым доверяют. Здесь важно сказать вот о чем: есть жертвователи, которые предлагают и передают сразу крупные суммы, но самая большая гордость нашего проекта - то, что мы собираем с миру по нитке. Есть те, кто переводят нам по 300, 500, по 1000 рублей, но количество этих людей огромно, и в результате эти маленькие пожертвования складываются в исключительно значительные суммы. Более того, они дают нам возможность оставаться независимыми. Мы не должны склоняться ни перед каким большим человеком, который пожертвовал нам огромную сумму и потребовал везде указывать его имя. (Кстати, одно пожертвование почти в 20 тысяч долларов на биткоин кошелек у нас было, как было и пожертвование в 300 тысяч рублей одним платежом на российскую карту. Но это скорее говорит о том, что люди нам доверяют).

МД: Однако несмотря на всю эту поддержку, у нас сейчас закрыт прием новых заявок на финансирование, потому что мы все равно в дефиците бюджета. Чтобы закрыть все заявки на сто процентов, нам нужно 252 000 евро. А кроме того, каждая заявка обрабатывается достаточно долго, потому что мы внимательно проверяем людей, убеждаясь, что они не мошенники. Мы задействуем фотопруфы, видео, геолокации, переговоры. Это четкий и серьезный процесс.

ИФ: Для того, чтобы свободно делать платежи, нам пришлось вести переговоры с самим PayPal. Мы просто звонили и говорили: «Мы вот такие-то, занимаемся вот тем-то, помогаем Украине, сами находимся в Грузии». И мы попали на девушку, которая сказала: «Oh my God! Вы такие крутые! Вау! Да, сейчас мы постараемся сделать все, что возможно, да-да-да!» И пошло-поехало. PayPal очень нам помог. И даже украинские банки расширили для нас лимиты по количеству получаемых денег, - и так далее.

МД: Сейчас весь мир объединился и стоит вместе с Украиной. Мы сейчас пользуемся сервисом Botmaker, который позволил нам поднять бот за два часа, а не писать его несколько недель, хотя это аргентинцы, живущие в Аргентине. Но когда они поняли, чем мы занимаемся, то нам по щелчку пальцев сделали бесплатно все, что зависело от них. Точно так же для нас сделали бесплатными сообщения в WatsApp, которые на самом деле стоят денег.

АМ: Вообще, мне кажется, мы свидетели удивительного и страшного момента, в котором мир меняется и меняется отношение людей друг к другу. Мы видим единство, мы видим поддержку, мы видим новые реакции, мы видим, как буквально на глазах у людей меняется образ мышления. Я очень в это верю.

НМ: Возьмем, к примеру, историю с Аленой: мы вывезли ее благодаря водителю, которого я так тщательно проверила, а он сказал мне в конце разговора: «Можете обращаться ко мне с любым вопросом, я помогу чем смогу». Я ответила: «Да что вы, нет, это вы обращайтесь к нам», а через пару часов уже написала ему: «Здравствуйте, можно мы попросим у вас помощи?» И сейчас он практически от лица нашего проекта работает с самым сложным районом Мариуполя. Этот человек взял на себя огромную ответственность и нас самих благодарит, что мы направили его на добрые дела.

АМ: Я добавлю. К нам обратилась, например, итальянская клиника, которая готова предоставить помощь 34 людям с ограниченными возможностями из Украины. Все, что от нас требуется, - это их вывезти, и мы сейчас этим занимаемся. После этого мы сделаем отдельное направление – помощь людям с ограниченными возможностями и тяжелыми заболеваниями. Таким образом, я вижу, что подключается огромное количество людей. В том числе из-за границы: они пишут нам через гугл-переводчик: «Мы готовы помогать». Это люди, которые раньше думали только о бизнесе и о собственной прибыли. Вон из Google нам написали: «Расскажите, чем вы занимаетесь, давайте устроим встречу – мы поможем». Если раньше ценности были – «Я», «мое пространство», «мой дом», то сейчас: «Ок, вот мой дом, а вот в моем доме еще пять человек живет».

ЯС: Я Яна Султанова, координатор СММ команды. Мне кажется, это очень оптимистичный взгляд. Я позволю себе не согласиться. Я хочу верить, что мир таков, но у меня всю жизнь было чувство, что я из ебеней, а все из прекрасных городов. Когда я попала в Петербург, я думала: «Вау, как классно, наконец я могу говорить с теми, кто меня понимает». Но в какой-то момент я осознала, что нахожусь в пузыре. Когда до войны я пыталась общаться с другими людьми, я чувствовала себя точно так же, - как будто я нахожусь в пузыре. Сейчас этот пузырь немного лопнул и по-прежнему в этом мире есть люди вроде моей мамы, которые находятся в собственной информационной повестке и никогда нас не поймут.

ИФ: В Израиле в ситуации военного конфликта или пожаров люди в одну секунду готовы помогать друг другу. Когда в Петербурге был теракт в метро, я лично принимала у себя дома тех, кто из-за пробок не мог уехать через мосты. Когда год назад были акции в поддержку Навального, тысячи людей носили передачки и переводили деньги. Когда я работала в штабе Навального, мы собирали за два-три дня больше миллиона рублей, чтобы компенсировать штрафы. Я не думаю, что речь идет о новом явлении, я думаю, что хорошие люди были всегда. Просто в ситуации войны они еще больше активизировались, потому что они не могут жить по-другому. Но в то же время я не предполагаю, что это поведение носит массовый характер. То есть на мой взгляд явление не новое, но важное.

АМ: Может быть, мои взгляды определяются спецификой моей работы. Я никогда не была в пузыре. У Kultrab всегда была основная задача привлечь новую аудиторию. И сейчас я вижу, как новая аудитория присоединяется к проекту «Помогаем уехать» огромными группами. Причем речь идет не только о людях, всегда стоявших на наших позициях, но и о тех, кто раньше эти позиции не понимал. Даже наши с тобой, Яна, родители, которые не разделяют наши взгляды сегодня, их разделят рано или поздно. Масштаб происшедшей катастрофы способен изменить мир в лучшую сторону и заставить рефлексировать.

ЛГ: У меня последний, но очень важный вопрос: как вы сохраняете себя? Вы спите, едите, дышите, у вас хватает сил жить помимо этого проекта?

ЯС: Я не хочу звучать драматично и создавать впечатление, что я не в себе от того, как много работаю (кстати, у меня есть моя основная работа, которой я занимаюсь с 10 утра до 7 вечера, сейчас к этому добавился проект «Помогаем уехать» и я занимаюсь им по ночам). Сегодня, когда я стояла на улице, я забыла, что дышу. Просто почувствовала, что мне становится плохо. И, конечно, много слез. Мне важно сказать вот что. Единственной причиной, по которой тебе иногда НУЖНО поесть или НУЖНО поспать, это чтобы назавтра быть продуктивной. Быть непродуктивной ты не хочешь и насильно заставляешь позаботиться о себе. Это тоже отвратительное чувство, но в нем нет никакой драмы: так сегодня устроен мир, так сейчас все работает. Я рада, что я могу делать то, что мы делаем, потому что иначе я свихнулась бы от бездействия.

НМ: У меня не было времени на рефлексию происходящего, я с первого же часа решила: «Собираемся и начинаем что-то делать». Со второго дня войны мы просто жили у Алины и Егора дома и не выходили оттуда дня четыре, наверное. Нам отключали воду, - и холодную и горячую.

АМ: При этом каждый вечер я мыла посуду и зажигала свечи, и мы с Люлей приносили домой растения, – нам надо было дышать. Я понимала, что надо дать этому проекту, как организму, возможность дышать.

НМ: Когда случилась война в Грузии в 2008 году, мне было 11 лет и мы уехали. У нас были российские загранпаспорта, мой папа был в Москве, а моя мама и мой брат – мы все были на каникулах. Было очень страшно с совершенно не понятно, что происходит. Это была не первая война, которую переживали мои родители. Мы проехали через весь фронт и через всю страну, думая пересечь границу с Турцией, но Турция закрыла свои границы, и мы последним рейсом из Батуми эвакуировались в Киев. А потом как-то добирались до Москвы. Через неделю после запуска проекта «Помогаем уехать» я зашла в бар, увидела своих старых друзей, только что переехавших из Москвы, и не смогла с ними поздороваться: у меня случилась истерика часа на два. Меня успокоили и с тех пор все нормально. Мне нашли психотерапевта и тот объяснил, что во мне очень много любви, света и сил, которые я всегда раздаю людям, но важно еще как-то наполняться, потому что если я не смогу помочь себе, я не смогу помочь никому; поэтому я начала спать: маску на себя, потом на ребенка, на всех, на всех, на всех детей, которые в Украине. Иногда, конечно, ломаешься. Я разговаривала с врачом, который давал мне инструкцию насчет закупки лекарств для людей в Мариуполе, у которых нет еды, воды, ничего. И там прозвучала фраза: нужно купить спиртовой раствор йода для обеззараживания грязной воды. Почему-то в этот момент буквально на две минуты меня сломало. Люди растапливают снег и пьют из луж. 2022 год. Как? Как? Ты об этом две минуты думаешь, а потом все – работаешь, работаешь, работаешь, пишешь людям, что нужно закупить и как отправить. Иногда тебя выбивает, а потом снова забивает обратно.

АМ: Мне очень сильно повезло, я не чувствовала боли. Когда это случилось, я позвонила брату, которой жил в Киеве с семьей, у них маленькие дети. Он сказал мне: «Я выехал ночью, прямо перед тем, как началась война». Я очень ценю это и понимаю, что мне никогда не понять того, что там чувствуют люди прямо сейчас. Я плакала за этот месяц один раз и то от нежности: мне оказали такую поддержку, что я разрыдалась. Когда мы только начинали работать и меня заставили лечь одной в комнате отдохнуть, из-за этого появились слезы. Я чувствовала силу, энергию, огромную любовь. Я чувствовала, что я в ресурсе и могу поддержать других людей. Когда проект работал у меня из дома, я зажигала свечи, я была посуду, заказывала еду. Между нами существует любовь. Наверное, она формируется, когда начинаешь такие вещи, и выражается в крошечных движениях, прикосновениях, каких-то словах. Это бриз, который заставляет тебя оставаться живым, потому что для того, чтобы делать то, что мы делаем, ты обязан оставаться живым, ты обязан сделать так, чтобы ты и окружающие тебя люди дышали. Поэтому после нашего сегодняшнего разговора я пойду к терапевту. Я была у терапевта за это время два раза, когда происходящее заставляло мое дыхание замереть. Вчера погибла Оксана Баулина. Она моя подруга. Мы делали проекты вместе. Я даже не думала, что у Оксана было столько поддержки. Вчера мы с журналисткой Катей Машонкиной переживали ее гибель вместе, они тоже работали заодно и дружили. Я все время думаю о том, какая она была сильная, мощная, какие она поднимала проекты. Девочка, которая работала в «Гламуре», а потом ушла делать Навальный.life собственными руками. В общем, я пришла сегодня в три часа в штаб и поняла, что я стою, а у меня внутри все дрожит. Прошел месяц с начала войны, и я не могу себе представить, что чувствуют люди, у которых погибли родственники (мои выехали). Но весь свой ресурс я направила на то, чтобы помочь людям, а это первая смерть, которая была близка лично мне. Я надеюсь, что я справлюсь. Что мы все справимся.

МД: В первые дни я был совсем потерян, кажется, это длилось почти неделю. Но работа меня поддерживает. Не потому, что я чувствую, что я делаю что-то особо важное (хотя, конечно, и это играет свою роль), а потому, что вокруг очень много хороших людей, которые тебя любят и готовы помогать тебе, когда нужна помощь. Я ушел с работы, когда началась война: я так и сказал, что не могу сейчас делать ничего другого, кроме как заниматься проектом «Помогаем уехать». Мне должна прийти сейчас последняя зарплата. С работодателем у нас есть договоренность, что мы будем раз в месяц созваниваться и обсуждать мое возможное возвращение, но мне кажется, я не вернусь. Я не понимаю, на что буду жить, но мне абсолютно не страшно.

АМ: Вопрос о деньгах у нас сейчас вообще не стоит.

МД: Денег у нас нет.

ИФ: У меня были деньги на российской карте, о которых я даже не думала, как их вывести, у меня не было на это ни минутки. Но всегда кто-то меня подкармливал, приносил фалафель, воду, кофе, сигареты. И я думала: «О, отлично, фалафель, вода, сигареты, кофе». Когда у тебя нет ни минутки для того, чтобы подумать о себе, но есть возможность переводить деньги через paysand украинцам, ты занимаешься этими переводами. А деньги где-то в мире есть, но не у нас.

МД: Та любовь, поддержка и взаимопомощь, которая есть в команде, и которой у некоторых из нас нет со стороны друзей и семьи, очень помогает. У тебя ничего нет, - нет работы, нет денег платить за квартиру в следующем месяце, - но тебе не страшно. И это главное.

ИФ: У меня две работы. Первую я не могу бросить, потому что она тоже помогающая: я работаю в благотворительном фонде и занимаюсь там фандрайзингом. А сейчас куча отписок от пожертвований и из-за санкций много другого. Это работа по любви, и я не могу ее оставить, - им тоже нужно выживать. Что же касается моей ответственности за «Помогаем уехать». Мне тоже надо платить за квартиру, недавно я перевезла сюда собаку, это стоило мне 140 тысяч рублей. Но у меня есть ответственность поддерживать проект на плаву. Да, мне достаточно тяжело вывозить, я часто плачу просто от собственного бессилия. Кстати, собак у меня две. Кроме моей есть собака на передержке. И одну из этих собак нужно постоянно возить на перевязки после операции. А в России я занималась политикой и у меня очень много ребят сейчас сидят в спецприемниках или ходят под уголовными делами. Они постоянно мне пишут, и я пытаюсь помочь вывозить их из России. Да и другие все время спрашивают меня, как уехать в Грузию. Я эмпатичный человек и стараюсь всем помочь, но все время забываю о том, что надо помочь себе. Когда я срываюсь на слезы от бессилия, я плачу пять минут и иду дальше, потому что с бессилием ничего нельзя поделать. Мне кажется, что если бы я не помогала, то пришлось бы помогать мне. Если бы мы не занимались нашими проектами, я не знаю, как бы я читала новости. А еще я все время чувствую, что занимаюсь тем, чем нельзя не заниматься. Моей целью всегда было добиться того, чтобы у людей в России была свобода: тогда бы вообще не произошло того, что произошло. Я постоянно чувствую вину за то, что своей цели не добилась, что уехала, что не нахожусь там в России, где люди продолжают бороться. Это моя основная боль. Помощь украинцам – это то, что я не могу не делать, потому что это мой единственный инструмент влияния на происходящее. Если бы у меня был инструмент, чтобы повлиять на происходящее в России, я бы отдала за это все. Я не могу вернуться в Россию, потому что я просто сразу сяду. Мое возвращение не будет иметь никакого смысла. Я даже не смогу выйти на улицу с людьми, которые выходят на митинги. Поэтому мне очень тяжело. Мне кажется, я пытаюсь компенсировать то, что я могла бы делать в России, но в результате не делаю. В какой-то момент я написала в своих сториз, что сегодня очередной день, когда я помогла всем кроме себя, и очень много из тех, кто сейчас оказался в Грузии, написали «Ирма, чем помочь не проекту, а тебе? Ты помогаешь всем, чем помочь тебе?» И вот сегодня в 9 утра ко мне приходил друг гулять с собакой. Несколько дней назад девочка дважды выгуляла моих собак. Кто-то мне говорит: «Какую еду тебе привезти?» Когда я проводила избирательную кампанию, у меня было расписание для волонтеров: когда кто гуляет с моей собакой, когда кто привозит мне попить кока-колу. И я думаю, что такое правда спасает, - это лучшая поддержка, какая может быть. Даже если человек ничего не привезет и ничего не сделает, потому что ты его не попросил, сам факт того, что кому-то хочется морально тебя погладить, очень-очень важен. Вот так мы и вывозим.

Поддержать проект “Помогаем уехать” можно прямо сейчас: https://helpingtoleave.org/